Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 - Страница 1

К оглавлению

1

В. Маяковский. Фото 1927

Стихотворения, 1927

Стабилизация быта


После боев
     и голодных пыток
отрос на животике солидный жирок.
Жирок заливает щелочки быта
и застывает,
     тих и широк.
Люблю Кузнецкий
        (простите грешного!),
потом Петровку,
          потом Столешников;
по ним
   в году
      раз сто или двести я
хожу из «Известий»
           и в «Известия».
С восторга бросив подсолнухи лузгать,
восторженно подняв бровки,
читает работница:
        «Готовые блузки.
Последний крик Петровки».
Не зря и Кузнецкий похож на зарю, —
прижав к замерзшей витрине ноздрю,
две дамы расплылись в стончике:
«Ах, какие фестончики!»
А рядом,
    учли обывателью натуру, —
портрет
    кого-то безусого:
отбирайте гения
        для любого гарнитура, —
все
  от Казина до Брюсова.
В магазинах —
      ноты для широких масс.
Пойте, рабочие и крестьяне,
последний
     сердцещипательный романс
«А сердце-то в партию тянет!»
В окне гражданин,
        устав от ношения
портфелей,
     сложивши папки,
жене,
     приятной во всех отношениях,
выбирает
     «глазки да лапки».
Перед плакатом «Медвежья свадьба»
нэпачка сияет в неге:
— И мне с таким медведем
            поспать бы!
Погрызи меня,
      душка Эггерт. —
Сияющий дом,
      в костюмах,
           в белье, —
радуйся,
    растратчик и мот.
«Ателье
мод».
На фоне голосов стою,
стою
  и философствую.
Свежим ветерочком в республику
               вея,
звездой сияя из мрака,
товарищ Гольцман
         из «Москвошвея»
обещает
    «эпоху фрака».
Но,
  от смокингов и фраков оберегая охотников
(не попался на буржуазную удочку!),
восхваляет
     комсомолец
         товарищ Сотников
толстовку
     и брючки «дудочку».
Фрак
     или рубахи синие?
Неувязка парт- и советской линии.
Меня
      удивляют их слова.
Бьет разнобой в глаза.
Вопрос этот
     надо
        согласовать
и, разумеется,
      увязать.
Предлагаю,
     чтоб эта идейная драка
не длилась бессмысленно далее,
пришивать
     к толстовкам
           фалды от фрака
и носить
    лакированные сандалии.
А чтоб цилиндр заменила кепка,
накрахмаливать кепку крепко.
Грязня сердца
      и масля бумагу,
подминая
     Москву
        под копыта,
волокут
   опять
      колымагу
дореволюционного быта.
Зуди
  издевкой,
      стих хмурый,
вразрез
   с обывательским хором:
в делах
   идеи,
     быта,
        культуры —
поменьше
     довоенных норм!
  

[1927]

Бумажные ужасы

(Ощущения Владимира Маяковского)

Если б
   в пальцах
        держал
           земли бразды я,
я бы
  землю остановил на минуту:
                 — Внемли!
Слышишь,
     перья скрипят
           механические и простые,
как будто
     зубы скрипят у земли? —
Человечья гордость,
            смирись и улягся!
Человеки эти —
        на кой они лях!
Человек
   постепенно
         становится кляксой
на огромных
     важных
         бумажных полях.
По каморкам
      ютятся
         людские тени.
Человеку —
     сажень.
            А бумажке?
              Лафа!
Живет бумажка
         во дворцах учреждений,
разлеглась на столах,
         кейфует в шкафах.
Вырастает хвост
          на сукно
           в магазине,
без галош нога,
      без перчаток лапа.
А бумагам?
     Корзина лежит на корзине,
и для тела «дел» —
           миллионы папок.
У вас
  на езду
     червонцы есть ли?
Вы были в Мадриде?
         Не были там!
А этим
   бумажкам,
        чтоб плыли
            и ездили,
еще
  возносят
      новый почтамт!
Стали
  ножки-клипсы
         у бывших сильных,
заменили
    инструкции
         силу ума.
Люди
   медленно
        сходят
           на должность посыльных,
в услужении
      у хозяев — бумаг.
Бумажищи
     в портфель
         умещаются еле,
белозубую
     обнажают кайму.
Скоро
      люди
     на жительство
              влезут в портфели,
а бумаги —
     наши квартиры займут.
Вижу
     в будущем —
        не вымыслы мои:
рупоры бумаг
      орут об этом громко нам —
будет
     за столом
      бумага
1